Раскопки показывают, что детские погребения типа «умэгамэ» появляются во второй половине Среднего Дзёмон и получают широкое распространение с центром в Тюбу (Эсака, 1983, с. 30). Причем, в жилищах-землянках такие урны (типа «фукабати» — «глубокая миска») с отверстием в дне закапывались непосредственно у входа под порогом или в других местах, где было особенно активное хождение жильцов (Эсака, 1983, с. 30). Такой обычай имеет аналоги во многих неолитических культурах различных частей света; в Японии1, по мнению некоторых исследователей, — это «отражение практики принятой в Северном Китае, начиная с культуры Яншао2 до династии Хань» (Elisseeff, 1973, с. 140).

Такой тип захоронений интерпретируется как проявление родильной магии, отражавшей веру в воскрешение\возрождение («сайсэй») ребенка, когда желали, чтобы мертворожденный или умерший младенец вернулся живым в материнскую утробу (Эсака, 1983, с. 30). В самой землянке устраивали алтарь, у которого проводили обряды; по мнению японских исследователей, такое жилище уподоблялось чреву, а вход в него — детородным органам «Матери-богини земли»: душа (яп. «кон», кит. «хунь») ребенка выходила из Богини, попадала в чрево женщины и оплодотворяла его, когда она наступала на зарытую под порогом урну с останками младенца.

На некоторых урнах типа «умэгамэ» есть изображение, которое отчетливо иллюстрирует этот процесс. И внутри таких урн, и рядом с ними археологи находят сэкибо (каменные палицы с фаллическими навершиями) — магические фетиши, стимулирующие зачатие и размножение. Такая вера в возрождение проявилась еще более отчетливо с конца Среднего Дзёмон по первую половину Позднего Дзёмон, когда вход в землянку вытянулся и приобрел форму коридора (Сува, 1996, с. 46—48).